Rise of the Twilight. The War (RUS) news - World of Infinitas Realization Studio

Сумеречный Восход. Восхождение тирана.

А пока герои наши, Симеон могучий и храбрый и спутница его Файдулла с воинством своим к Москану престольному продвигались, Бинбаши, зловредный хан, козни свои строил против светлого царства Николаева. И не ведал государь великий Крашич, что готовилось против него лихое дело, и дело это могло покончить навеки не только с царством Москанским, но и со всеми иными державами. Ибо Бинбаши-хан не из простых смертных вышел и не из женского лоно. Оставим мы ещё раз героев наших храбрых и перенесёмся ненадолго на страницы истории ордынской.
Разное говорили про появление на свет Степного хана. Одни молвили, что и правда сын такой уродился у Уз-баши хана, отца его и правителя Ушкуй-Гамбры. Другие же считали, что молоком был чёрным вскормлен младенец этот и с рождения предназначен для войн и смерти. Третьи же утверждали о подмене младенцев злобными повитухами, что богам тёмным души продали. Мало кто теперь истину ведает. Но многие знали, что именно было ещё до родов. Когда обрюхатила ханская супруга Уз-Баши, то чуяла она силу тёмную и страшную где-то вдали. Порою мучали её по ночам кошмары. Молвила она хану Уз-Баши, что серна чёрная по ночам к ней является и рогами тычет да тычет в грудь её и плечи. И никак не может она серну эту прогнать. Всех богов, что только на свете есть, зовёт она, а серна эта распроклятая уходить не желает, а лишь стоит пред её кроватию, блеет и рогами тычет. Вскоре схватки начались у ханши и забеспокоился тогда Уз-Баши. Ведь родиться младенец должен был лишь спустя девять месяцев, но роды пошли уже на седьмой. Повезли тогда ханшу в хижину гигантскую, где повитухи младенцев принимали и омовения свершали над ними. И в тот же день случилось на улицах города Ушкуй-Гамбры бедствие лихое. Шёл тогда пастух один по улицам мимо юрт и хижин, а за ним с колокольчикам коза чёрная плелась, да блеяла всё и языком трясла. Взбесилась коза эта адская вскоре, и как напрыгнула она на пастуха своего и как заколола рогами своими острыми!. Кровью окропилась тогда земля ордынская. И не остановилась коза на пастухе своём, а бросилась с блеяньем жутким на толпу народу, что рядом проходила. В миг тогда десятки людей пронзёнными оказались. Испугался народ на улицах и к стражникам обратился. Выбежали стражи городские, что за порядком всегда наблюдали, да не пустыми выбежали, а при копьях и клинках. Козу взбешённую изловить пытались. И копья в неё свои острые кидали и клинками рубали, да вот не мрёт коза треклятая, а лишь блеет и ревёт, языком трясёт и рогами крутит. Из луков тогда стали палить и из самострелов. Вся покрылась бестия стрелами да болтами, и всё равно не мрёт, скотина адская, всё равно не мрёт, а на людей бросается с яростью в глазах своих диких. Больше часа убить не могли чудовище рогатое, и лишь один из шаманов ханских бросил в неё кадило своё горячее. Быстро тогда вспыхнула коза треклятая адским пламенем и в воздухе растворилась. Шептался тогда народ долго об истории этой. Ибо страх и ужас овладела сердцами людскими. Не видывали они зрелища такого прежде. И предки их тоже не видывали.
А после расправы этой, что коза демоническая учинила, и вышел из лоно ханши юный Бинбаши. Ханша же крови много потеряла и не выдержала мучений страшных. Преставилась тогда супруга хана великого, выбросив из себя младенца своего. Долго горевал тогда могучий Уз-баши и не в радость ему было сына своего видеть, ибо любил он ханшу свою больше жизни. И наложниц никаких не имел Уз-Баши и жён других, лишь только ханша его - жизнь украшала и свет в душу его прокладывала. Бинбаши же юный рос злобным и немилосердным вовсе. С детства ещё проявлялись в нём склонности к мучениям и насилию безумному. Однажды играл он с мальчишкой одним в саду ханского терема в Ушкуй-Гамбре. Было ему от силы лет шесть, но и тогда он уже был в душе тираном. Сыграли они с другом своим в прятки, но прятки эти недобрым делом кончились. "Кто ни спрятался, я не виноват", - с ухмылкой злобною мальчишка Бинбаши тогда сказал. "Если найду, не жить тебе... А если не найду, жизнь твоя с тобою и останется". Подумал тогда соратник хана юного, что шутит принц и лишь притворяется и не станет злобных дел творить. Но не внял он словам друга своего, и не думал он, что мерзавцем столь жутким растёт Бинбаши. Спрятался неудачно в тот день и жизнью поплатился. Нашёл его тогда Бинбаши в кустах, ударил каменьем о голову и в озеро спустил. Вернулся во дворец потом с улыбкою великой. Сказал он тогда отцу своему, Уз-Баши, "Видишь отче... Выиграл я. Достойным преемником твоим стану. Никто не спрячется от меня из врагов моих и твоих". В ярости великой ударил сына своего Уз-Баши могучий. И подумать он не мог, что на убийство столь страшное решится Бинбаши. "Ты словно демон какой!" - в сердцах завопил великий хан, "Неужто ты и правда мне сын?". Не выдержал удара могучий Уз-Баши и высечь сына приказал нещадно. Долго потом болела спина у принца юного, но от сего проку и вовсе не имелось, ибо был мальчишка в душе своей злом ненасытном, и жалости с состраданием не ведал, и доброта сама была чужою для него.
С каждым днём эта злоба лишь только росла в душе юного мальчика. Разрасталась и разрасталась, и так было до тех пор, пока не стала она переполнять его целиком и полностью. Вскоре стал Бинбаши злобным настолько, что при малейшем расстройстве собеседника своего убить мог. Если кто и нечаянно грусть вызывал у принца юного, тут же с жизнь своею расставался. Однакжды Бинбаше даже казнил одну из наложниц своих за то, что улыбки на её устах не имелось. Потеряла наложница эта и мать и отца, и улыбка никак не лезла на лик её. Но Бинбаши, холодный и ужасный, ни грамма сострадания не проявлял к своим наложницам и подданным. Все были для него рабами и прислугою, что про жизнь свою личную забывать должны, и ни о чём ином не мыслить, окромя великого хана и славы его. Уз-Баши дни проклинал свои и Богов, что вселенную эту создали, ругал на чём свет стоит. Бывало, запирался он по ночам в покоях своих и плакал горестными слезами. Плакал он горько и всхлипывал от боли душевной. Ибо многие годы не мог забыть он супругу-ханшу свою, что в родах преставилась. Не знал он, что и делать с сыном своим, который в демона злобного обращался. Порою желал он и смерти для Бинбаши, и думал уже посылать за Чугудаем, слывшим великим мастером убийств. Но в самый последний час он пробуждался и тряхивал головою своей темноволосою и бородатою. Мысли тёмные о сыноубийстве уходили из главы его. Однако уходили они вовсе не навсегда, а порою и возвращались, причиняя жуткую боль могучему Уз-баши. К счастью великому, вскоре окончились дни мучений для хана ордынского. Не стало правителя Ушкуй-Гамбры. Преставился он совсем скоро.... Но не болезнь какая и не смерть обыденная забрала его.
Ехал как-то хан ордынский по улицам города соседнего, Хамхара, что неподалёку от столицы находился. Глядел он на жителей своих грустных и печальных, что радости давно не знали. Ведь слышали многие про зверства и причуды Бинбаши, сына ханского, и больше смерти страшились они, что когда-либо это чудовище к власти придёт. Ехал могучий Уз-Баши по улицам Хамхара да в глаза народу своему глядел. Кланялись ему люди и сочувствовали ему. Любили они безмерно правителя своего и разделяли его горестные мысли. Однако день этот последним стал для правителя Ушкуй-Гамбры. И не думал великий хан ордынский, что смерть его настигнет столь внезапно. Ханский кортеж к постройке громадной двигался, где местный беклербек сидел. Желал Уз-баши переговоров с беклербеком своим, да поскорее. Собирался он о будущем ханства своего разговаривать, да планы строить, как бы сына своего от трона оградить. Ведь знал Уз-баши о зверствах жутких, творимых сыном его, и не желал он такого правителя для державы своей Степной. Однако в день тот встала на пути у ханского кортежа серна чёрная. Глазами своими презлющими окинула она хана и свиту его, да заблеяла так, что ужас великий у стражников ханских появился. Заблеяла серна рогатая, да сплюнула она на землю слюну свою едкую. "Пошла прочь!" - рявкнул тогда хан великий на создание копытное, "Прочь с дороги!". Но не вняла коза дьявольская словам могучего властителя. Бросилась она в ярости жуткой на ханского коня и пронзила рогами своими шею его. Рухнул тогда с коня властелин степной и головою ударился о землю твёрдую. В ту же минуту и скончался великий хан Уз-Баши. И отлетела душа его храбрая к ханше любимой подальше от бренного мира. "Хан умер!" - слышались в тот день треклятый голоса людей, "Хан Уз-Баши умер!". "Только вот кто же теперь станет властителем?" - говорили тогда стражники ханские. Ибо даже они не желали на троне видеть тёмного Бинбаши. Изрубили они в мгновеньи ока серну проклятую, что правителя их с коня сбросила. И вновь коза эта не простою смертью издохла, а пламенем алым загорелась и в воздухе растворилась.
На утро же донесли весть Бинбаши о смерти отца его. Изобразил тогда мерзавец грусть невероятную, но внутри глубоко радовался он, что шанс ему выпал властителем стать. Велел он траур объявить по отцу своему, хану Уз-баши, на две седмицы. А опосля этих седмиц приготовился он корону ханскую на голову одеть. Не успели люди Орды оплакать правителя прежнего, как Бинбаши уже желал стать новым властелином. Хотел он, чтобы коронация прошла уже спустя три дня после окончания великой скорби. Но предостерегать юношу стали советники его и визири. Визирь великий, что звался Челубеем, строгий наказ дал юному принцу. "Не должно короноваться так быстро", - давал он советы мудрые для Бинбаши, "Мой государь, вы ещё успеете стать для нас властителем. Но по законам нужно месяц ждать. Иначе недобрым правление станет. Месяц после смерти отца вашего, светлейшего Уз-баши". На что рассвирепел тогда принц ордынский. Едва за саблю свою не схватился. "Да как ты смеешь моей воле перечить!" - крикнул юноша во весь голос, да так крикнул, что почти охрип, "Я твой салтан будущий. А ты мой раб. Изволь повиноваться!". "Ты ещё не салтан", - твёрдо ответил на это Челубей, "Салтаном станешь только как корону водрузят. Не зарывайся!". Послышались тогда и другие голоса полководцев, вельмож и советников. Один из них предполагать стал, что Уз-баши, могучий хан, не от случайности смерть свою нашёл. Ведь говорили гвардейцы, что козу видели дьявольскую, точь-в-точь как при рождении Бинбаши. Считали они, что козни колдовские плетутся против трона Ушкуй-гамбры. Козни зловещего мага, что имя своё не хочет называть. Бинбаши же напрочь отказался отвечать вельможам своим. В гневе великом покинул он тогда зал советов и стал планировать новые злодеяния. Посчитал он, что вельможи, служившие при отце его, уже совсем состарились и надлежит их всех достойно заменить. Искать он стал тогда людей недобрых из Орды. Друзья у него были, что все злодейства принцевы поддерживали. Вот и хотел Бинбаши их всех к себе приблизить. Сговорился он тогда с Чугудаем, слывшим мастером по убийствам в Орде. Сказал ему, чтобы собрал всех советников бывшего хана в тереме одном на окраине города, а затем поджёг этот терем. Согласился тогда Чугудай, ибо обещал ему Бинбаши визирем великим сделать. На следующий день и сказал он вельможам ханским, что совет новый сбирается на окраине, и юный принц прощение просить изволит. Солгал в тот день советникам несчастным премерзкий Чугудай.
Однако заподозрил неладное Челубей, визирь великий, что Уз-баши убиенного был другом и соратником верным. Послал он на совет слугу своего, переодетого в его самого. Решил проверить, что же ждёт тогда вельмож и советников ханских. А после вечером узнал Челубей, что пожар случился в тереме, где советы проводились. И не было там никакого принца Бинбаши. Пламя адское накрыло всю избу с низу до верха. Чудом уцелели тогда лишь немногие. Прибежал в тот вечер жуткий слуга Челубеев к визирю великому и в ноги ему кланялся. "Видел я как человек один поджог устраивал", - доложил прислужник Челубею и старался не глядеть ему в лицо, "Боюсь, что казните вы меня за слова мои... Но человека этого я узнал. Это Чугудай. Тот, кто ныне дружбу с Бинбаши имеет. И принца нашего в тереме не было. Все ждали его долго, а затем пожар и вспыхнул". Опустил тогда голову прислужник, ибо устрашился, что визирь казни его подвергнет. Но Челубей на это лишь ответил доверием великим, и заявил, что чуял сердцем, что готовит недоброе для вельмож Бинбаши распроклятый. На день же следующий пошёл Челубей к вельможам и рассказал, что знает о попытке заговора. Вельможи же разделились на две стороны. Одна считала, что Бинбаши - не место на ханском троне. Другая же была настолько возмущена, что решилась объявить визиря изменником и предателем Орды. Сообщили об этом и самому Бинбаши. Явился в тот день принц со свитою своей в Советный Терем, и оглядел он подданных своих с великой яростью. "Неужто вы и правда считаете, что заговор устроил я?" - слышался голос его по всему терему, "Неужто, вы думаете, что и отца своего любимого я прикончил? Не делал я ничего дурного против отца своего... Ибо любил я его больше жизни. Но а что до заговора сего.... То знаю я его виновника". Пригласить велел Бинбаши в терем Чугудая, убийцу своего и душегуба. Пришёл тогда Чугудай на совет и молвил вельможам, что лично видел, как Челубея прислужник маслом поливал избу, где многие советники сбирались. "Челубей - не визирь нам более", - говорил Чугудай громко и решительно, ужас вызывая у присутствующих, "Это он и его проклятые слуги устроили заговор. Только глупцу неясно, что хочет этот старик власти необъятной. На трон он возжелал сесть! На трон Ушкуй-Гамбры!". "Да как ты смеешь?" - в гневе великом ответил Челубей, весь вспыхнув, словно пламя, "Это ты поджёг терем на окраине! Ты... убийца треклятый! Это всё ты! Я всегда это знал!". Загрохотали голоса тогда по всему терему совета, да так загрохотали, что даже если бы и гром отгремел на улице, не услышал бы его никто. "Неужто ты обвиняешь моего доверенного человека?" - с ухмылкой злобной вопросил Бинбаши, глаз не сводя с Челубея-визиря, "Что.... Думаешь, я не знаю правды? Это ведь и был ты, проклятый старый пёс! Ты ещё при отце моём козни строил, а теперь и меня со свету сжить пытаешься! Я отстраняю тебя от управления государством! Ты не визирь! Ты изменник!". "Да кто ты таков, чтоб меня отстранять?" - завопил тогда ещё громче Челубей, "Я великий визирь этой страны! И ты ещё не хан мне, душегуб. Вот увидишь, я остановлю тебя!". "Убить его!" - в ярости великой воскликнул Бинбаши. И сеча страшная и безумная разразилась по всему терему.
Похватались за мечи и секиры степняки и начали крошить друг друга с гневом необузданным. Челубей же знал, что Бинбаши - есть истинный виновник. Решился он в гуще схватки накинуться на юного принца. Кинжал он приготовил острый, и шею пронзить желал столь мерзкому отродью. Но не суждено ему было прикончить злодея проклятого. Не суждено было поразить его ударом смертельным, дабы навечно отправился он в миры несветлые. Заметил Бинбаши, как Челубей на него с клинком восстаёт. Но не стал убивать он его простою саблей. Выдвинул пред собою руки свои зловещий принц и вспышкою яркой отбросил от себя визиря. Пролетел тогда визирь сквозь стену терема и в сарае пристроенном оказался. И мгновения не прошло ,как Бинбаши возник перед ним. Сеча же так и продолжалась по всему терему, но не видел никто из сражавшихся, что же происходило тогда между двумя воителями. Никто не видел, окромя лишь мальчишки-конюха, что в сено от испуга залез и спрятался там надёжно. "Это ведь ты виновник!" - вскрикнул тогда визирь могучий, ловко на ноги вскочив. Отбросил его от себя принц знатно, но Челубей был не из робкого воинства и устоять умел против любого удара. "Ты не человек! Ты демон!" - в ярости вскрикнул старик, потянувшись за саблю свою, на поясе висевшую. "И отца своего не пощадил! И нас не пощадишь всех! Да сдохни же ты наконец во имя всех Богов!". Бинбаши лишь улыбнулся на это, и улыбка эта страшная злобою отдавала. Ринулся тогда на мерзавца Челубей с саблей обнажённой. Но не успел предугадать он, что Бинбаши - не тот, кем казался для подданных своих, и не из смертных мужей он вышел вовсе. В миг обратился Бинбаши зловещий в тёмную козу, рогами сверкающую. Челубей же так на рога её и напоролся. Боль великая пронзила тело его, и мигом обратился визирь в один лишь пепел. Смахнула тогда с рогов своих пепел коза эта дьявольская. Засветилось и засверкало туловище её. И скоро совсем снова стоял на полу деревянном юноша зловещий, что принцем Бинбаши именовался. "Верно говоришь, старик", - злобно прохрипел колдун проклятый, обращаясь к уже умершему Челубею, "Не пощажу! Никого не пощажу!".
Глубоко вдохнул тогда зловещий Бинбаши, и при выдохе его пламя великое сарай охватило. Вышло из уст его создание новое, формою своею напоминавшее такую же серну чёрную и рогатую. Осмотрел он создание это с улыбкою злорадной и подивился тёмной красоте его. "Скоро мне понадобится не только Ордынская земля", - прошептал Бинбаши и усмехнулся злобно, "Но и окрестные державы. Пускай остальные мои части крамолу приносят в их землях и царствах". Чёрная же коза, стоявшая рядом, заблеяла и язычищем гнойниковым затрясла. Видно радовалась бестия, что тёмные делишки предстоит ей вершить. "Твоё имя будет Билян Хунхар", - заговорил с козою своей Бинбаши и погладил её по рогатой главе безумной, "Очень скоро ты развяшешь войну в Москанском царстве. Ибо более всего желаю я смерти для Николая Крашича, ублюдка и поганца, что не раз мне досаждал. Прибыл я сюда для этого, для мести моей страшной. Ты будешь именовать себя царским сыном. А потом войну развяжешь страшную. Чтоб каждый москанец сородича своего нещадно казнил. Ты это сделаешь. А моя же главная часть будет работать здесь... В Орде Степной. Именно здесь и начнётся моё восхождение. Восхождение нового Цербера. Цербера Изначального". Снова заблеяла в ответ серна чёрная, и зубы свои острейшие оскалила. После сего и Бинбаши и спутница его демоническая в воздухе растворились. Вернулся тогда принц ордынский обратно в терем, где сеча уж подавно завершилась. Перебили в тот день сторонники злодея всех достойных степняков. И не осталось никого, кто мог бы противостоять восхождению зла. Ни единого вельможа не оставался, кто желал бы смерти для Бинбаши и сторонников его. "Да здравствует хан Бинбаши!" - слышались по всему терему крики злодеев и негодников, "Да здравствует хан Бинбаши!". Но до того был счастлив юноша зловещий, что не заметил он, как во время боя с Челубеем, за ними всеми наблюдал мальчишка-конюх. И слышал конюх всё, что говорил тогда колдун несносный, и видел всё, что сотворил тот с Челубеем. Бежал мальчишка из сарая, правду в главе своей тая. Считал он долгом своим в Москан податься, да подальше от земель ордынских. Ибо знал он, что магия свирепая и тёмная поселилась на родине его. И магия эта не к добру вела, а лишь к смерти ужасной.
Бинбаши же ликовал от великой радости, что отныне признали его вельможи ханом ордынским. Короновался он уже спустя три дня после побоища в советном тереме. Народ же горестными слезами заливался и проклинал свою судьбу. Не желали многие люди ордынские хана столь злобного и жестокого. И вести шли неблагие и слухи, что будто бы Бинбаши - не человек вовсе, а колдун какой, и что хочет он Орду в адское царство превратить и править здесь веками. Челубея же хоть и признали виновником заговора, но не все ордынцы поверили этой жуткой клевете. Ведь старый визирь слыл достойным и добрым человеком, и никогда не позволял себе лихие дела совершать. И другом он был хорошим для Уз-баши, отца нынешнего хана степного. Спустя седмицы две, поднялись против Бинбаши сыновья Челубея, что на севере державы беклербеками были. Собрали войско большое из тридцати тысяч конников и объявили, что не склонятся пред ханом новым и не признают того. Бинбаши же велел тут же собирать ордынцев для борьбы с изменниками. Вскоре битва великая случилась между сыновьями Челубеевыми и воинством хана степного. Разбиты были силы мятежников и рассеяны по всему северу. Сыновья же Челубеевы бежать решили в империю Наргонскую и более не появляться в землях Орды. Прошло всего немного времени, и все, кто хоть в мыслях своих помышлял против хана нового, на плаху отправились. Как и говорил Челубею в сарае Бинбаши, так и в явь претворил слова свои. Никому не давал пощады из тех, кто хоть как-то решался поспорить с ним. Чугудая же своего он продвинул до великого визиря, и стал этот мерзкий убийца вторым после хана в державе. Вот какие времена зловещие наступили для империи степной. И никто уже более не решался выступить против мерзавца и злодея, что трон Ушкуй-Гамбры не по праву занимал.
Но что ж, о хане вы уже узнали много и о колдовстве его и о козах зловещих, что частями его являлись. Теперь же надлежит вернуться нам к героям нашим храбрым. Симеон же боярин и возлюбленная его "Великанша" к Москану престольному продвигались. Желали они лично говорить с царём Николаем, что к войне со степняками готовился. Но не знали они пока, кто же именно скрывается за обличием колдуна, которого везли они в столицу. Не знали они... И не ведали. "Интересно бы знать, кто же всё-таки этот лиходей", - говорила не раз Файдулла Симеону, "Надеюсь, вскоре мы правду-то узнаем". Симеон же бодро ей отвечал, хоть и чуял внутри себя тени сомнений и страхов. Тени эти то появлялись, то исчезали, но часто посещали они душу отважного Симеона из Чопорийска. "Кто бы он ни был, он заплатит за всё", - слышался голос боярина, "Он заплатит за всё, что он сделал".


Сумеречный Восход. Попытка покушения.

Явились тогда герои наши, высокая и пресильная Файдулла, и хоробр чопорийский, Симеон, в государев град престольный и светом неотразимым сверкающий. Встретили их воинство у ворот Москанских стражи государевы. Предъявили герои тогда указы царские с печатями, и пустили их стражи в город великий. Поразился Симеон красоте башен и дворцов Москанских. У себя в Чопорийске видел он строения немалые, уровня в три или четыре. Да и считались сии здания на севере громадными и едва ль не небо-скребателями. Здесь же зданий имелось множество столь высоких, что башни их едва ли не облаков достигали. Поразились красе Москана и другие воины, что следовали с Файдуллой и Симеоном. Лишь только царевы полицейские глядели на картины эти глазами обыденными, так как видели они город государев не раз и не два, а целую жизнь. Достигли они вскоре пути к государеву дворцу. И виднелась крепость эта как никогда близко. Башни её были белыми, как небеса божьи, а крыши же и купола золотыми цветами окрашены. Стены здесь высокими настолько слыли, что сдержать этот дворец мог осаду многолетнюю и не пустить врагов к пределам своим. Поразился Симеон и одеяниям здешним. В тулупах и кафтанах уже не хаживали. Облачились москанские дворяне и обыватели в камзолы да сюртуки пышные. И в броне-то почти никого встретить было нельзя. Солдаты царские попадались на пути Файдулле и Симеону, и облачены они были вовсе не в какую кольчугу, а в мундиры капустного цвета, да с эполетами и аксельбантами. Чиновники государевы попадались в пышных сюртуках и шапках цилиндрических. Никто здесь старину и не помнил. И стрельцов не осталось здесь и богатырей старых и тегиляев. Все по новому образцу разоделись. Даже на коняшках-то мало кто ездил. Ходили по городу пароходы колёсные, дымом стреляя в воздух. Извозчики же на них не с поводьями восседали, а с рычагами да рулями капитанскими. Пыхтели пароходы колёсные вовсю да шумели как звери дикие. Встретились и горожане на приспособлениях странных. Два колеса, да руль с головой козлиной. Как выяснилось позднее, звали такие приборища местные жители самокатами. Мчались они по улицам городским, самокатчики эти, да так неслись, что и коняшка лихой за ними и не угнался бы. Вот какие чудеса творились на улицах Москана престольного. Было и такое дело... Ехал Симеон с Файдуллой и воинами своими по проезду громадному, и вдруг преградили им дорогу рабочие разные. Разбирали они мостовую, да железки разные прокладывали. Спросил тогда Симеон Файдуллу, "А что же они делать-то собираются эти мастеровые?". Файдулла же улыбнулась северянину добро и ласково. "Скоро здесь будут новые дороги, не мостовые", - ответила она тотчас же, "Государь говорит, железная дорога будет в городе. И ездить дилижансы стальные станут. Не нужно будет уже коней запрягать. Лишь только от мастеровых, что машинами управлять возьмутся, будет всё и зависеть. Коней же живых поберечь следовало. Твари железные им на замену пойдут". Снова тогда поразился чудесам невиданным Симеон. И подумать он не смел, что государь Николай Крашич вознамерится город свой обновлять, да так обновлять, что от старого и не останется ничего.
Приехали наконец-то к дворцу царскому, и сызнова стражники встретили их у порога. Стражники эти в кирасы стальные облачились и шишаки богатырские, по образцу старому. И порадовался тогда Симеон, что увидел он нечто знакомое для него. "Бумаги царские извольте поглядеть", - заговорила Файдулла, приблизившись к гвардейцам отважным, "Везём к государю волшебника. Лиходея, что на севере крамолу творил". Один из стражников взглянул на бумаги, а потом и на повозку с чародеем. "Опасно везти колдуна к государевым хоромам", - заговорил воитель в кирасе стальной, "Не ведать нам, что сотворить он сможет. Но приказ есть приказ. Ежели государь велел волшебника к нему лично доставить, то не должно нам перечить воле его. Пропускаем". Крикнул гвардеец своим товарищам, и отворили они ворота громадные в тот же миг. Въехала тут же повозка с лиходеем поганым в царские владения. Окружили её со всех сторон воины разные. То с ружьями были молодцы, то с копьями, то с саблями наргонскими. Знали они, что везут полицейские к государю не самозванца какого, а лиходея проклятого, что силой своею дьявольской, народ смущал. Из дверей дворцовых вышла процессия с генералами царскими, да вельможами. Но государя самого среди них не было. Человек, что процессию возглавлял, являлся верховным воеводой и маршалом. Разоделся он в мундир зелёный, да с эполетами и бантиками. И шаровары на нём алые имелись, как у наргонских шахиншахов. Знал о человеке этом Симеон и лично видел. Варфоломеем его звали, молодца этого, и был он из знатнейшего рода в Москане. Поговаривали иногда в народе, что людей больших в царстве всего двое имеется. Царь наш могучий, Николай Крашич, да маршал его, Варфоломей. Маршал же сей сотни войн переживал, да с Цербером окаянным сражался на полях Наргона. Стар уже стал Варфоломей, но сила былая и не думала из него выходить. Оглядел маршал взглядом своим грозным повозку с колдуном. "По приказу государя, колдуна, зовущего себя Билян Хунхар, доставить в Острог. Запереть в камеру нижнюю, подземную. Ту, что пятью дверями защищена. А сами же вы, господа, извольте к царю нашему явиться в покои". Симеон же и Файдулла поклонились низко военачальнику могучему. Уважали они Варфоломея за подвиги его и за славу боевую. Не раз сама Файдулла слушала рассказы полководца о деяниях его. И о Цербере слышала и о Азисе Безупречном и о многих иных войнах, в которых муж сей соизволил участие принять. И ничего, окромя почтения и уважения к маршалу храброму не было у героев наших. У Симеона же батька был, Селивёрст Павлович, да упокоит Творец его душу, и знавал он Варфоломея лично, за руку с ним здоровался, да врагов лихих побивал. Горд был Симеон видеть Варфоломея снова в жизни своей.
"Государь уже вас заждался", - продолжил речи свои военачальник москанский, "Хочет от вас доклады выслушать. Интересен ему этот колдун поганый, что царёвым сынком именуется". "Это о каком же государе ты молвишь?" - вдруг послышался голос зловещий из-за пределов повозки, где лиходей проклятый в цепях восседал. "О Николае что ли? О Кольке Крашиче-подлеце и предателе?". В миг тогда ярость могучая поселилась у воинов москанских. Файдулла же готова была повозку открыть, да лично колдуну поганому голову открутить. Но остановил её могучий Симеон. Не время было для расправ кровавых, особенно при дворце государевом. Варфоломей же побагровел пуще огненной горы. "Я хочу его видеть!" - яростно прорычал маршал москанский, "Хочу сказать ему пару словец". Файдулла велела полицейским своим повозку открыть, да колдуна в цепях вывести на улицу. Желание маршала и первого человека в державе было законом. Вывели тогда Хунхара на мостовую воины москанские. Один из богатырей с яростью дикой пнул чародея ножиной своей. Поставили воители Биляна на колени перед военачальником, да и ещё раз ударили его по спине плашмя. Но ни боли ни страха ни совести в душе чернокнижника не было. Не имелось в нём ни единого пучка света, который бы хоть как-то мог спасти его душу. Тьма извечная слишком давно поселилась внутри Биляна. "Ну что, демоноверец проклятый", - с безумием в очах своих проскрипел маршал москанский, саблю свою ловко выхватил, да к горлу колдуна лезвие и приставил. "Как смел ты государя нашего поносить?" - слышался голос Варфоломеев по всему владению царскому, "Как смел?". Волшебник же поначалу на коленях стоял, а после же голова его поднялась, да взглянул он на обвинителя своего очами мерзкими и злорадными. "А какой же он государь-то", - с презрением диким пробормотал Билян, "Недомерок и выродок.... Офицеришка жалкий. Капитан! По какому праву он в цари-то подался? Люди добрые выбрали? Или сам власти давно желал?". В миг тогда ударил волшебника Варфоломей. Затем же ударил его ещё раз сапогом своим кованым. "Не тебе государя нашего судить, смерд поганый!" - гневом великим залился маршал, да таким гневом, что лик его едва ли не пламенем адским залился, "Ты всего лишь самозванец и вор!". "Посмотрим как ты заговоришь со мной, когда моя армия придёт к стенам твоего города", - злобно отвечал колдун проклятый, "Когда я сяду на этот трон. А царька твоего в медном быке зажарить велю. Медленно.... Как я это люблю. А царицу? Что царицу? Старая царица негодной будет для постельных дел. Велю я её голову отрезать, да кожу содрать, а из черепа её кубок сделают... И из него вино я буду испивать. Вот что ждёт скоро Москанское царство. А что с тобой.... А вот что с тобой делать, я ещё не придумал".
Залились тогда глаза колдуна пламенем голубым. Вспыхнули они, словно звезда на небе. И мгновенья не прошло, как исчезли цепи, овивающие волшебника. Взмахнул он руками своими тотчас же, и отлетел могучий маршал назад вместе с воинами своими и вельможами. Не успела Файдулла пистоль свой выхватить, и Симеон не успел за саблю спохватиться. Загорелся Билян да засветился вовсю. Взмахнул он руками снова, и воины окрестные в небеса взлетели, да так высоко, что некоторые из них и вовсе до облаков достали. Рухнули они потом наземь со скоростью адской, и тела их вдребезги разлетелись. Симеон же и Файдулла не пострадали почти. Лишь только ушибы они получили сильные, но кости их целыми оставались. Варфоломей же был хоть и стар, но тоже атаку колдовскую пережить сумел. Оправились москанские воины тогда, взглянули на колдуна дьявольского, а того уже и след простыл. Стояла перед дворцом царским коза пречёрная и презлющая. Глазами своими синими и зрачков не имевшими, оглядела она воинов москанских и с яростью своею демонической заблеяла. Тут же залилась она снова пламенем и поскакала копытцами прямиком к открытым дверям, ведущим в государевы покои. "Она хочет убить царя!" - закричала в тот миг во весь голос Файдулла, "Быстрее! За ней!". И подумать не могли в головах своих воины москанские, что сами они убийцу во дворец государя доставят. Всё стало ясным для воинов наших в то мгновение. Билян жаждал появления своего в Москане. Ибо знал он, что как только привезут его на повозке закрытой к царю, тут же оборотится оно козою дьявольской и самодержца адским пламенем подпалит. Но не должно было воителям храбрым допускать царёву гибель. Тут же ринулись они с оружием на помощь властителю Москана. В колокол стражники забили изо всех сил, ибо угроза великая над царством возникла. Ринулся со всех ног Симеон на защиту царя, да так ринулся, что обогнал в беге своём и подругу степную. Оказался он вскоре уже в палатах дворцовых. Ужаснулся он в сердце своём, увидев зрелище кошмарное. Коза же адская успела уже всех здесь перебить. Бояре и боярыни на полу каменном валялись, сожжёные и разорванные. Чудовище продолжало носиться по залам, каждого убивая, кто на пути попадался. Вот увидел Симеон , как коза презлющая пламя нечистое из пасти выпустило. И пламя это двоих гвардейцев в ничто превратило. В пепел оборотились стражники царские, а потом развеялся прах их по всем хоромам государевым. И стреляли в козу эту и саблей порубить пытались, да вот никак не выходило у воинов москанских.
Выхватил Симеон в тот миг пистоль, что дарован был ему от Файдуллы. Прицелиться попытался он в демона, да выпалить. Но пуля стальная так и не долетела. Едва только достигла она козы этой страшной, так сразу и испарилась. В то же время толкнуло нечто Симеона храброго, и рухнул герой наш северный на мраморный пол. Повезло, что глава его шлемом была покрыта, иначе бы проломил он её сразу же от удара столь сильного. Но не слишком уж старым слыл Симеон наш. Было ему от роду всего лишь тридцать, да и силы в нём хватало на четверых хоробров. Встал он тогда на ноги и пистоль умудрился с пола поднять. Посмотреть он решил на того, кто толкнул его наземь. И увидел он, что стоит перед ним один из бояр в одеяниях разодранных. "Ты что же, окаянный , не видешь, что я не демон?" - крикнул Симеон обидчику своему, "Толкнул меня так, что я чуть не расшибся". Но боярин и не думал отвечать воителю. Нечто странное в нём сидело и ворочалось, и северянин наш приметил это сразу. Похолодел Симеон наш страшно, когда увидел, что у боярина этого яблоко глазное упало, а тот и не приметил сего. Затем и язык из уст вывалился и на полу мраморном распластался. Выстрелил тогда Симеон в боярина мёртвого. Пуля голову тому сразу разнесла, да вот только тело само не рухнуло наземь, а продолжало стоять. Выстрелил он снова и снова, и так до тех пор, пока пули в барабане пистоли его не окончились. Прикончить мертвеца удалось ему лишь саблей. Рубанул он сплеча, да повалился боярин преставившийся на мрамор царский, однако двигаться всё же продолжал. В мгновенье то же налетел на Симеона ещё один обитатель дворцовый, бывший чашником в столовых царских. Бросился он на северянина, словно пёс бешеный, и загрызть попытался зубами своими раздробленными. Разрубил в ответ воитель наш прислужника мёртвого. Однако и на этом страдания героя нашего не закончились. Оглядел он залы царёвы, да так вздрогнул, что едва сабля из рук его не вывалилась. Бояре и дворяне с прислужниками, что козою демонической поражены были, вовсе и не преставились, а вставать начали с пола на ноги. В глазах их мёртвых уж жизни не струилось. Руки их тряслись в разны стороны как у прокажённых каких. Вставали и те, что голов не имели, и даже те, у кого ноги отрублены были, по полу начали ёрзать и руками шнырять. "Господи помилуй", - тихо прошептал тогда Симеон. С врагами разными он сталкивался за жизнь, но чтоб с такими вот - никогда. Ни разу за судьбу свою не встречал он таких чудовищ. Ни коз колдовских не видывал, ни людей, после смерти оживших. И тут же вспомнились слова ему от отца, Селивёрста Павловича. Вспомнились походы батьки его в Хаттушу, где прикончил он Назиму-царицу, а она и не погибла сразу, а вихрем чёрным оборотилась и прикончить воинство москанское пыталась.
Так бы и впал в тяжкие думы наш Симеон и погиб бы от вражьих ударов, но вовремя подмога к нему подоспела. Файдулла же с витязями москанскими уже ступила в залы царёвы. Вооружились витязи эти ружьями особыми, что "скорострелами" назывались. Принялись со всей мощи палить воины москанские по чудовищам мёртвым. Выстрелов целая лавина прогремела. Падать начали демоны неживые на пол, но двигаться по-прежнему продолжали. Файдулла же на вид была настолько страхом покрыта, что глаза её едва из отверстий не выходили. Видел это Симеон могучий, и как никогда понимал свою подругу степную. Ведь впервые столкнулись они с тем, что порядок в мире обыденном нарушает. Не должно мертвецам после смерти своей на ноги подыматься да убивать живых людей. "Стреляйте, пока всех не перебьёте", - слышались отовсюду голоса воинов. Не собирались солдаты царские оставлять здесь этих демонов. Пусть все они исчезнут навеки - и оставят, наконец, хоромы государевы. Засмотрелся Симеон на Файдуллу и воинов её, но вспомнил потом, что коза презлющая к царю Николаю двигалась и прикончить его сбиралась. Кинулся он в то же мгновенье в другие залы дворцовые. Знал он, что Файдулла с соратниками своими с демонами справится. Ибо мёртвых этих хоть и не убить так просто было, но движения лишить - вполне. Долго ещё раздавались выстрелы из ружей по всему дворцу. Симеон же направлялся в сторону козы, кою он видел ещё до боя с чудовищами мёртвыми. Бежал он по дворцу государеву со всех ног, и нигде не встречал он демона злобного. Так и сновал бы северянин наш по хоромам Николаевым, если бы не застал он козу эту страшную в одной из каморок. Взглянула на него коза демоническая очами своими синими, да так взглянула, что охладел с главы до ног наш северянин могучий. Побледнел он и застыл, словно вкопанный. А вражина эта язык свой высунула и пасть зубастую отворила. "Мнишь себя богатырём, боярин?" - прорычал голос зловещий из пасти козлячей, "Ты не богатырь. И не надейся. Государя своего ты не спасёшь". Вылетела сабля из рук могучих у Симеона, хотел он в тот же миг поднять её с пола, да не смог. Магия злобная тела его сковала и отпускать не думала. Застыл, словно статуя, северянин наш храбрый. Не ведал он ещё, как с колдунами такими бороться. Не встречались они ему по жизни ни разу. А если и слыхивал он про волшебников ранее, то полагал лишь, что сказки это старушечьи и от правды далеки. Только вот в день тот о старушечьих сказках он и не помышлял. Призывал он на помощь Богов, коих знал, но заклятье колдовское не спадало. Так и стоял Симеон, окружённый путами невидимыми. Стоял и видел, как двигалась коза демоническая в его сторону, пронзая его глазищами синими-синими, и зрачков не имевшими. "Скоро твой мир падёт", - продолжал исходить голос ужасный, "Он должен был пасть много лет назад. Как и все другие. Но вот ведь горе.... Твой государь вместе с собратьями его сумели мои деяния в прах обратить". Пытался тогда прошептать хоть словцо Симеон наш могучий, но не смог и этого сделать. "Скоро вы все будете молить меня о пощаде.... Но явлю ли я её?".
Однако не суждено было козлице этой речь свою тёмную завершить. Выстрел раздался тогда громогласный. Вспышка яркая возникла в воздухе и тут же в козу эту злобную угодила. Залилась бестия адская свечением ярким, да с криком ужаснейшим в воздухе растворилась. Не осталось от неё ни частички единой. Оправился тогда Симеон Чопорийский от случившегося с ним и оглядываться принялся. Хотел он узнать скорее, кто же бестию эту чёрную одним залпом в небытиё отправил. И как нашёл Симеон того, кто адово отродье поразил, так сразу же на колени и рухнул. Не мог он пред владыкой сиим на полных ногах простаивать. Упал он на колени свои могучие и руками лицо закрыл. "Государь", - слышался голос его по всему залу, "Государь. Простите....". Сам царь Москанский в мундире своём возвышался над северянином. Держал он в руках своих жезл колдовской, пламенем объятый со всех сторон. Невесть откуда взялся он у царя могучего. И не ясно было для Симеона, как же это государь его, простой человек, казалось бы, сумел бестию эту в ад отправить одним светоносным выстрелом. "Тебе незачем просить у меня прощения, боярин", - раздался тогда ответ владыки Москанского, "Ты храбро бился с демонами". Повелел тогда Крашич Николай Симеону голову поднять, да на ноги встать. Не любил властитель, когда подданные его в ногах валяются, словно бы рабы какие на рынках невольничьих. Поблагодарил государя за честь великую Симеон и по приказу поднялся он на ноги, и более не смел он опускаться наземь, глазами пол пронзая. "Мы совершили ошибку, мой царь", - продолжал молвить слово северянин наш храбрый, "Мы привезли к тебе этого колдуна. Мы не желали твоей гибели. Но сами подвергли тебя опасности великой". "Вы же не ведали, что колдун этот с Цербером связан", - отвечал тогда государь великий, "А если вы не ведали, значит в чём же вина ваша? В невиновности?". Не стал он бранить чопорийцев и полицейских своих за то, что волшебника ко дворцу доставили. Ведь не знали они, что везут к царю бестию адскую, а если б знали, то никогда бы не притащили её в Москан престольный. "Этот жезл подарили мне герои, с которыми я сражался бок о бок", - говорил Симеону Николай могучий, на посох свой колдовской указывая, "Их называли Гиперборейцами. Одного из них звали Юрий, и я хорошо его помню. Добрый был муж. Славный... Жаль только, что не видел я его уже полвека. Но нужно бы помощь позвать. Ведь враг наш старый жив". Тут же побледнел тогда Симеон как и ранее. Ведь слышал он из уст царя своего имя запретное. Имя, что не должно быть озвучено нигде. "Ты сказал, мой царь, что колдун этот связан с Цербером?" - послышался вопрос Симеона, "Но как же? Цербера же прикончили много лет назад". "Нет, мой друг", - отвечал ему царь Москанский, "Цербера невозможно прикончить. Его можно только изгнать... Лишь на время".
В тот же день велел Николай Крашич, государь могучий, все оставшиеся тела убитых из дворца своего вынести и сжечь за его пределами. Ибо знал он, что власть Цербера всё ещё может таиться в них. Всё ещё чувствовали свою вину герои наши храбрые. Файдулла же и вовсе простить себя не могла за то, что лично притащила ко дворцу властителя своего, ужасную бестию. Но успокивал её Симеон. Утверждал он ей, что не стоит винить себя за ошибки, ибо ошибок-то и вовсе не было. "Не ведали мы, что везём ко двору чудовище", - утешал он подругу свою, "Не ведали. Значит, в чём же вина наша?". "Кто же сказал, что в том, что не ведали мы, нет нашей вины?" - вопрошала тогда Файдулла. "Государь наш сказал", - отвечал ей Симеон и рассказывал, как встретился он с царём Москанским посреди дворцовой схватки, и как защитил могучий Николай чопорийского воина и разнёс на частички бестию жуткую. Вечером дня того же приказал государь героев наших ко двору привести. Желал он наградить их за схватку с демонами и за защиту отечества великого. Всё ещё сомневалась Файдулла в заслугах своих и воинов, но сумел убедить её царь Москанский, что какую бы бестию не приволакивали они, сражались же воители храбро и с должной решимостью. Вот за решимость эту и награда им сулила. Одарил он Файдуллу новым званием военным, а Симеона велел оставить у себя в гвардии. Князю Игорю письмо направили в Чопорийск голубиной почтой. Сообщили властителю севера, что Симеон могучий обратно не явится, а останется на царёвой службе. С пониманием отнёсся к этому князь Игорь, ибо знал он не только Симеона, но и отца его, Селивёрста Павловича. А Селивёрст же Павлович достойный был муж, и с царём москанским дружбу имел. Варфоломей же, маршал, отправился в хоромы свои, дабы подлечиться. Ударился он сильно спиною во время боя с Биляном Хунхаром, и надлежало ему у лекарей проверяться. Лучших знахарей послал к военачальнику своему Николай Крашич, ибо ценил он старого друга своего как саму отчизну.
После того, как наградил государь воителей своих, решил он собрать совет во дворце его, на котором и обсуждалось произошедшее. Рассказал он на совете том про угрозу со стороны Цербера. Желал он поведать более правдивую историю героям нашим храбрым. И слушали его внимательно Файдулла с Симеоном. Слушали каждое слово государево. "Всё, что вы слышали и видели - затеял Цербер", - говорил на совете царь Москанский, и даже на трон свой не садился, хаживая всё в разные стороны по полу мраморному, "Цербер был врагом не только полвека назад. Но и за многие тысячелетия до всех нас. До нашего мира. До нашего времени. То, что происходит сейчас в Орде Степной. Хан Бинбаши ... Этот человек - вполне вероятный союзник нашего врага. На востоке и юге вспыхнула война. Зарраген напал на Наргонскую империю, нашего союзника. Степная Орда поддержала Зарраген. Бинбаши грозит и нам. Он уже посылал сюда гонцов и требовал, дабы мы разорвали с Наргонской империей договоры. Всё это дело рук Цербера, и в этом у меня нет сомнений". "Но Цербер же давно изгнан", - отвечала владыке своему Файдулла, "Ваши соратники Гиперборейцы поразили его. Он ведь более не может возродиться". "Он уже возрождается", - промолвил тогда государь Москанский, "Колдуны прохаживаются по землям Москана, сеют смуту и раздор. Бунты и восстания случаются в деревнях. Жуткие сны и злобные мысли у многих наших соплеменников. А ещё и разбойников много появилось. Даже в тех землях, где ранее было спокойно, теперь полно лихих людей. Думаете, что у нас эти злодейства только? Нет.... Всё, что вы видите и слышите, случается и в других землях. В Наргонской империи, в Гераклиане, в землях казаков, в Мульгаши и в Хаттуше. Чтобы возродиться Церберу нужна война. Война для него, словно для вас всех, брагу или эль. Чем больше раздора - тем больше и сильнее становится Цербер. Он хочет стравить нас между собой. Потом уже со Степной Ордой и ханом Бинбаши. А затем и со всеми остальными". "Так кто же был Билян Хунхар?" - вопросил Симеон, желая знать, с кем бился он недавно в хоромах царских. "Хунхар - это маленькая часть Цербера", - отвечал воителю своему Николай премудрый, "Таких частей полным-полно. То, что мы прикончили одну - уже радостно. Вопрос лишь в том, сколько таких частей по всему нашему миру? Цербер возрождается. И мы должны узнать, где же будет новый источник". Так и продолжался совет государев до самой ночи. Долго говорили герои наши с царём Москанским. И с каждым разом понимали они, что сила страшнейшая в этот мир проникнуть грозится. Помнил ведь Симеон рассказы отца своего, Селивёрста Павловича. Помнил, как говорил он про первые появления Цербера. Видел старый батька, как жуткие фигуры в небесах возникали. И заливались небеса тогда алыми красками. Лишь чудом удалось союзникам Москана Цербера окаянного сразить. "Если Цербер возродится, наш мир станет его крепостью. Основным Источником", - заканчивал речи свои могучий государь, "Нужно звать того, кто когда-то был мне и лучшим другом и жутким врагом". "И кто же этот друг, мой царь?" - с любопытством великим молвила Файдулла, "Неужто это тот, кого мы ещё не знаем, и о ком и не ведали вовсе?". "О нём вы слышали", - отвечал тогда Николай пресветлый, "Но лично не застали. Только лишь он может спасти нас всех. И только он наш - единственный заступник. Не Экхарт и не иные боги. Тот, кто в своё время остановил Цербера и отбросил в небытиё. Тот, кто боролся с этим демоном долгие годы и сдерживал его хоть как-то. Он помог нам далеко не раз, а мы и в упор не видали. Тот, кого злом великим именовали, но и не только злом, но и добродетелью и защитником всея вселенной. Имя ему.... Азис Безупречный".