"Двоих мятежников, что возглавляют бунт зовут Борода и Чёрный Глаз", - поведал Волконский в разговоре с Крашичем и соратниками его, "Кто они точно, мы и не ведаем. Но судя по деяниям их, готовили они мятеж ещё до убиения государя нашего. Войско надо созывать, да идти в Курганск. Губернатор Силков крестником царицы был, а значит сохранить его жизнь нам должно. А заодно и живьём захватить двоих разбойников. Может и узнаем, кто государя убил. И если узнаем имя нечестивца, ответственного за подобное зло, кожу живьём с него сдерём". Крашичу хоть и не любы были слова Волконского, он всё же позволил себе кивнуть головой. Кто бы ни устроил смуту, он должен за всё ответить и понести достойную кару. Варфоломей же вовсю поддерживал Волконского и бояр, считая, что все государевы враги достойны худшей из смертей. "Немедленно проводите сборы!" - скомандваол вскоре Николай, понимая, что поход на Курганск неизбежен. "Стрельцов поднимайте, драгун, пикинёров, поместную конницу и сокольников. Пушки велите выводить! Две седмицы я всего даю, а после - выступаем к Курганску. Пошли так же тридцать храбрых воинов царских, да пускай вытащат губернатора из западни. А город мы придём освобождать уже с армией великой". "Да помогут нам Боги!" - послышались голоса бояр вокруг, "Да хранят они нас и Москан!". На том и порешили. И велено было самим Крашичем немедленно собирать войска. Тут же разнеслись вестники по всем землям Москана, и призывали они каждого, кто оружие может держать, в поход идти против бунтарей. Не все же, однако, откликнулись на зов Крашича и бояр. Некоторые люди всё ещё полагали, что бояре виновны в цареубийстве, и посланцев этих забивали камнями. Но были же и те, кто откликнулся с радостью великой. Многие крестьяне и горожане поспешно прибыли в полковые команды, что находились по краям и губерниям. За две седмицы не уложились военачальники москанские, ибо срок это был слишком малым, но за три с половиной сумели собрать достойное войско. Уже на двадцатый день месяца они двинулись вперёд к южным землям, попутно добирая остальных ратников. К армии Крашича и Варфоломея присоединялись и наёмники разные, стремившиеся попытать счастья и заработать на славу. Больше тридцати тысяч удалось собрать москанским правителям. Больше тридцати тысяч храбрецов, что с радостью умрут за отечество и покарают неверующих глупцов...
В последний день месяца вступили они на земли Курганские. И здесь-то донёс один из посланцев Крашичу весть печальную. Как оказалось, Никанор, царёвый племянник, вовсе не прибудет в Москан для правления. Так и закончились кандидаты на престол великой страны. Ещё ранее, Николай почуял нутром, что неладное творится с Никанором, ибо запаздывали гонцы. Посланец же прибывший доложил, что племянник государя вместе с верными людьми, обезглавлен был во время пиршества. Говорил он, что дикари напали на Никанора и дружину его на одном из островов. Когда пили и ели они, ворвались смуглые супостаты в их лагерь и всех порубили. Никанора же голову отрезали и на пику водрузили. Нет у Москана теперь достойного претендента. Смута ещё большая грозит отныне.... Варфоломей так же слышал эту историю. Но понимал он, что негоже её знать боярам и воинам походным. Пригласил Варфоломей тогда посланцев этих выпить к себе в шатёр, а там и задуших их собственными руками. Порубал он их топором да тихо, дабы не услышал никто. Останки полковник наш сложил в мешки и приказал верным людям вынести их, а затем бросить в реку. Ибо если бы узнали воины про убийство ещё одно государева родственника, то мигом духом бы упали. Крашич долго корил и бранил Варфоломея за убийство посланников, но ничего он поделать не мог. С великим ужасом он понимал, что соратник его сделал правильно. Не было у гусарского полковника иного выхода, кроме как не дать этой жуткой вести распространиться.
Через пару дней маршировала армия москанская по Курганскому краю. В первые же дни следующего месяца сумели сокрушить они одну из крестьянских армий. Крестьяне те селение своё оборонять решили и выставили пехоту с косами да вилами. Варфоломей первым погнал гусар своих на супостатов. Почти полдня размахивали они саблями, обрушивая клинки на головы несчастных селян. Множество трупов тогда было. Не пощадили деревню воины гусарские. Женщин и детей не нашлось там, лишь только мужчины. Вот посему и приказал Варфоломей сжечь селение до тла, а оставшихся бунтарей обезглавить. "Будем тем же и отвечать", - кричал полковник, видя как гусары его головы сносят у мятежников, "Вы наших поубивали и мы вас тоже не станем жалеть". "Пощади, барин", - взвыл тогда один из селян, которого хотели лошадьми разрывать, "Нас ведь заставили злые силы". Но Варфоломей не стал его даже слушать. Он лишь презрительно плюнул в сторону бунтаря. "Если заставляли, могли бы и отказаться", - яростно рыкнул полковник, "А раз не отказались, значит, считайте, что добровольно поддались. Вот посему и резать будем вас, как хлебцы". Взвизгнул от боли затем селянин, когда его привязали к коням и раскололи на части. Две его половины ещё долго метались по окровавленной траве. Под конец уж думали, что селение освободили, но в самый момент последний выпрыгнул из сарая один здоровенный детина. Вооружён он был молотом кузнечным. Ринулся на гусар и двоих опрокинул с коней. Потом же пригвоздил их тела к земле, превратив их в подобие лепёшек коровьих. Пришлось разбираться с ним Варфоломею. Вскинул он пистоль и прострелил голову мужику. Упал детина здоровый на землю и молот выронил. "Вот вам и заставили злые силы!" - крикнул затем полковник, яростно оглядывая селение, что уже начинало гореть огнём, "Не будем им никакой пощады давать. Отныне мой прямой приказ. Все деревни сжигать беспощадно! Каждую погань убивать на месте. Кто хоть косо посмотрит на москанских гусар, того четвертовать разрешаю, обезглавливать и лошадьми рвать. Даже стрелять их не нужно... На такое-то отребье ещё пули тратить! Нет уж... Пускай поработают мечи и секиры!". Одобрительно загоготали тогда гусары москанские. К вечеру же отправились они к Крашичу, который лагерь велел разбить. Но не сказал ничего Николаю Варфоломей. Не хотел он гневать друга своего. Сказал лишь, что деревню они очистили от врагов лютых и кошмарных. И лишь один Иван Буйный, боярин-воевода, прекрасно знал, что именно творилось в селениях тех.
Следующим же утром двинулись они далее. Курганск находился совсем неподалёку, и воинам оставалось лишь дойти до него и занять город. Ещё трое дней шли воители Москанские, а гусарские сотни Варфоломея расчищали дорогу впереди. Порою Крашич невольно задумывался о том, что изменился его соратник. Странно вести себя стал слишком, да ещё и умалчивал о многих деяниях. Нередко Крашич задавал вопросы полковнику о его "очищениях". Порою полковник даже думал, что Крашич недоверяет ему. И ответное недоверие разрасталось в душе у воителя. Дружба их уже не была такой крепкой, как прежде. Недомолвки появились разные, что дружбу эту на грань опасную ставили. На седьмой день месяца задать решил Николай товарищу своему вопрос, что душу давненько тревожил. "Варфоломей, друг мой", - заговорил внезапно Крашич, когда ехали они на конях вперёд к Курганску, "Скажи же мне, те деревни, которые ты обезвредил... Там поистине было много воителей вражьих?". Варфоломей же тогда вздрогнул, будто бы брань лихая над его ухом прозвучала. Потом же он попытался задобрить соратника, но по глазам его было видно, что не хочет он правды молвить. "Много, братец, много", - отвечал Варфоломей, "Засаду хотели устроить. Там целых три сотни вражин с молотками бегало. Вот мы их и постреляли. Да и что мы могли? К ним и не подступиться было. На переговоры никакие не шли". И всегда потом тему сменял на новую полковник, предпочитая убегать от разговора. Крашич же просто кивал головой, но внутри чуял, что недоговаривает товарищ его. Кривда поселилась в соратнике его храбром. А где кривда, там и вражда обычно начинается..... Пошатнулось доверие их друг к другу. Сильно пошатнулось. А вот Буйный Иван решил с Варфоломеем сдружиться. Подъехал он к нему как-то на коне враном и решил слово молвить. "Ты молодец, полковник", - слышались сладкие речи из уст боярина, "Что бы ты там ни творил, всё правильно". "А почему правильно?" - вдруг, словно бы по приказу, вопросил полковник. Буйный показался ему довольно странной особой. Загадочный подхалимаж заметил в боярине Варфоломей. "Ты всегда был истинным сыном своей родины", - улыбался в ответ Иван, "Был и останешься. Что бы ты ни творил в селениях, ты делал всё верно". Варфоломей же уединился с Буйным, и когда их кони отъехали чуть подалее от остального войска, он решил потолковать с товарищем по оружию. "А ты что, боярин, знаешь что ли?" - задал свой вопрос полковник, рассчитывая услышать правду. Буйный же кивнул головой в знак одобрения. "Конечно же знаю", - всё так же улыбался он, "Ты всё сделал верно. Эти люди хоть и мирные жители, но враги нам. И правду ты сказал своим гусарам. Зачем на такое-то отребье пули тратить!". "Откуда тебе известно, Иван?" - в ужасе вопросил Варфоломей. "Да вот... Волконский всё видел", - с той же ухмылкой сказал Буйный. И потом указал на самого Волконского, который незаметно подкрался к полковнику на своём белом жеребце. "Но не бойся", - продолжил тогда Иван, "Мы не скажем Николаю. Просто держись ближе к нам".
К вечеру Варфоломей, Буйный и Волконский лично зашли к Николаю в шатёр, дабы разрешения на спасение губернатора Силкова выпросить. Кланялись они в ноги Крашичу, подобно царю. Но Николай никогда не любил подобного, и потому быстро поставил их на ноги и наказал, впредь такого не повторять. Предложил Варфоломей с соратниками-военачальниками план опасный, но эффективный по их общему мнению. Говорил полковник, что должно ему лично возглавить передовой отряд и первым достичь Курганска. Если губернатора всё ещё не успели вытащить посланные воители, то уж гусары с ратниками москанскими точно сумели бы достичь успеха. Однако если город уже захвачен, то могли бы они первыми лагерь разбить и начать осаду. А потом бы уже подкатились и основные силы вместе с Крашичем. Долго думал Николай, но всё же согласился к концу совещания. Решил он выслать своего верного друга с собратьями-генералами к Курганску. Дал он им десять тысяч бойцов и лучшие пушки. Но наказал им строго не авантюрничать и на лихие дела не идти. Слышался его голос по всему гигантскому шатру. "Ежели вдруг враги город заняли, разбивайте лагерь и начинайте обстрел... Но башни и лестницы не стройте", - говорил тогда Крашич воителям, "И на приступ не идите. Дожидайтесь подхода основных сил. Но ежели же город не занят супостатом, выведите оттуда жителей, и губернатора, если тот ещё не покинул его". "Будет сделано", - едва ли не хором отвечали воители, "Будем тебя ждать уже в Курганске. Надеемся, что город ещё не взят". "Очень надеюсь, что город всё ещё под контролем Москана", - произнёс вслед товарищам Николай, "Не хотелось бы, чтобы мятеж так сильно разросся. Я предпочту любую напасть, чем гражданская война". Вскоре воители покинули шатёр Крашича и отправились по коням. Взяли они десять тысяч бойцов и пушки, а затем двинулись к Курганску. Ночь целую не спали солдаты, а всё шли и шли вперёд, намереваясь как можно скорее достичь столицы мятежного края. Полагали они, что Силков, губернатор местный, всё ещё там и ждёт не-дождётся подмоги.
По пути Буйный и Волконский разорили ещё одно селение. Даже Варфоломей поразился тому, что учудили его новые друзья в деревне мятежной. Вывели они всех крестьян в поле и давай расстреливать их из луков и самострелов. Бежали местные жители в испуге по равнине и натыкались на реку, а ведь многие из них плавать не умели. А всадники Буйного и Волконского продолжали гнать их к реке. Увидев, что в западню попали враги, насмехались над ними воины москанские. Затем же по приказу Ивана порубили всех селян саблями и копьями покололи. Больше пятисот местных было убито в тот день. И здесь Варфоломей вспомнил, как почти схожие деяния сотворял в иных селениях. И стыдно стало ему и больно, что делал так... Пощадить надо было местных, а не казнить всех подряд. Напоминали деяния его преступления Цербера и слуг его, или же Азисовы расправы, когда тот ещё был на злой стороне. И именно тогда Варфоломей и понял, что карать - не любо ему более. И поклялся себе мысленно полковник гусарский, что не сотворит более зла подобного, не причинит вреда безоружным, будь они хоть царёвы убийцы. Затем же двинулись войска передовые к городу, и совсем скоро достигли они цели заветной. Курганск был уже перед ними во всей своей красе. Гигантские стены города представали перед воинами москанскими. Белые-белые стены, что так отсвечивались на солнце. Строили их езщё задолго до правления Василия Грозного. Только вот перед самим городом воинство большое стояло под знаменем Курганского края. Решили они в знак независимости своей под народными стягами выйти.
Войско Москана остановилось. Решили ждать, что же предпримут мятежники. Бунтарское воинство не представало в больших размерах, но и малым его именовать было бы глупостью. Стрельцов заметили москанцы в рядах вражеских, холопов с пиками, самопальщиков и пикинёров наёмных полков. Насчитали их навскидку не больше пяти тысяч. И увидел Варфоломей, как вышли из рядов стрелецких всадники в белых кафтанах да с флагами курганскими. Тот, кто ими руководил, был явно воеводой и одет был в шапку высокую и полушубок. В руках своих держал он маленькое белое знамя, что означало желание переговоров. К Варфоломею тут же подскакали его соратники Буйный Иван и Волконский Саша. Взглянул на полковника Иван презлобными глазищами, и улыбка недобрая возникла на устах его. "Хах... Выйти решили в чистом поле биться", - усмехнулся генерал, "Уж лучше б за стенами отсиделись, чем вот так на бойню вышли". "Надо переговорить с ними", - заключил Варфоломей, "Может, они хотят сдаться?!". "Вряд ли", - заметил тогда Волконский, "Но давайте переговорим. Я просто уверен, что сдаться они не желают. Напротив, они будут биться до последнего за свою жалкую независимость от Москана". Выдвинулись тогда навстречу всадникам курганским воеводы москанские вместе с Варфоломеем. Взял с собой полковник гусарский двоих товарищей, с которыми он ещё в начале месяца устраивали поджоги в сёлах. Порешили прежде потолковать, а потом уже сражаться. Воевода курганский не был похож на мятежника. Вот что приметил для себя Варфоломей. Да и одет был вражеский командир довольно прилично. Зачем-то он нацепил на свой полушубок царский значок с изображеньем самого Василия. Вскоре сошлись они и встали напротив друг друга. Воевода курганский с лютым презрением оглядел делегатов москанских. Особенно жутко он смотрел на Буйного и Волконского. Он пронзал их своими огненными очами, и явно собирался в будущем расправиться с ними. Чем-то они ему досадили да так, что всё его нутро истончало лишь лютую ненависть.
"Убирайтесь отсюда!" - тут же прорычал воевода курганский, "Я князь Ингвар Телятевский, и по личному приказу губернатора Силкова, а также и Верховного Вече, вы должны отсюда уйти. Курганское губернаторство теперь независимое и является республикой. Здесь теперь новая власть. И Москану мы не подчиняемся". Услышав такие слова, в недоуменье лютое впал Варфоломей. Да того просто быть не могло! Губернатор Силков ведь был москанцем и преданным государевым человеком. Неужто он лично решил предать Москан и присоединиться к бунту? Все эти вопросы калечили и рвали душу Варфоломея. Он с ужасом осознал, что ничего не понимает. "Силков - государев вельможа", - послышался вскоре голос полковника гусарского, "Он не мог отдать такой приказ. Мы всё знаем... Вы все продались мятежному воинству. Ваших предводителей ведь зовут Чёрный Глаз и Борода? Эти продажные стрельцы отдают вам приказы, верно?". На что Телятевский невольно усмехнулся. То же недоуменье что и у полковника, отразилось на лице князя. "Никаких Бород и Чёрных Глаз не существует", - ответил курганский воевода, "Это вам головы задурили окаянные цареубийцы. Они убивали наших людей здесь неделями. А мы терпели.... Да вот потом поднялись и объявили, что не подчиняемся более Москану. Не понимаем, как ещё Крашич может сотрудничать с этими иродами! Государя великого убили, поветрие чёрное наслали, колдовством заразили землю Москанскую! Да ещё и народ стали убивать. Мы уж лучше будет сами по себе, как казаки Блажковские, чем на ведьмаков поганых работать до гроба!". "Государя же ведь ваши соратники убили!" - вскрикнул тогда Варфоломей, "Вы обвиняете нас в цареубийстве? Да как вы смеете!". "Мы обвиняем только двоих", - послышался голос князя, "Ивана Буйного и Волконского. Они не люди, а колдуны! И они убили государя! А потом и развязали войну по всем краям. Небось и Крашича уже подбили на это. Вся страна охвачена войной и бунтами. А если не бунты, так тараканы колдовские лезут изо всех дыр! Казаки уже отделились, а теперь и наш край. А потом и другие. Мы уже запросили поддержку у Наргонской империи. Войска Эмиров скоро придут к нам на помощь, вот увидите!". "Всё это наглая ложь!" - во весь голос воскликнул Иван Буйный, весь побагровев от злости, "Это всё козни мятежников! Варфоломей, не верь этому псу!". Полковник же гусарский не знал, что и думать. Он так и оставался сидеть в седле, косясь то на товарищей своих по оружию, то на мятежников курганских. Вся его голова почти разрывалась от тысячи мыслей. "Козни значит?" - вскрикнул в ответ Телятевский, "А как ты, Иван Буйный, жену мою убивал! Помнишь, несносный чернокнижник? Или думаешь, что я забыл? Как ты пытал её заклятьями у меня на глазах! А потом превратил в мумию. Но я-то из твоей темницы сбежал. И вот я здесь в Курганске. И я заверяю тебя, тебе никогда... никогда.....". Но договорить мятежный князь так и не успел. Волконский мигом вскинул пистоль и выстрелил в бунтаря. Затем и гусары, подручные Варфоломея, мушкеты повыхватывали и расстреляли всех делегатов. Варфоломей же оставался в седле, будто бы помешанный. Глаза его в разные стороны разбегались. "Поехали, полковник!" - скомандовал тогда Буйный, презрительно плюнув в сторону трупов курганцев, "Они тебе голову дурят! Давай-ка обратно к войскам! Сейчас пойдёт потеха!".
Курганцы, завидев, как воевода их гибнет, тут же превратились в стаю разъярённых львов. Завывали они во весь голос и угрожающе трясли оружием своим. Потом же с вепря скоростью ринулись они в атаку. Варфоломей, всё ещё вне себя от услышанного, пришпорил жеребца и двинулся к москанским воинам. Понимал он, что битва с бунтарями неизбежна. Но он поклялся себе, что после битвы потолкует хорошенько с товарищами своими. Он должен был знать, что затевали Буйный и Волконский. Битвы ждали многие воители, и вскоре она и случилась. Буйный и товарищ его по оружию отдал приказ стоять на месте, но к бою приготовиться. Курганцы лезли вперёд с яростными криками, и ни к чему было нападать на них самим. Лучше уж подождать, пока их ряды разобьются о неприступные стены воинов москанских. Варфоломею же Буйный скомандовал держаться в резерве, и если воинам Ивана и Волконского помощь будет нужна, то немедленно оказать её. Потому и отвёл своих гусар в сторону Варфоломей, оставляя поле боя своим соратникам. "Сейчас ты увидишь как мы разметаем их по полю боя", - фыркнул Иван, с усмешкой глядя на гусарского полковника, "Если твоя помощь понадобится, слушай горнистов. А пока мы и сами тут разберёмся". Затем развернулся Буйный к Волконскому, уже готовому пустить стрельцов в атаку. "А ты, Саша, прикажи огонь открыть. Пускай расстреливают бунтарей на здоровье. Скоро мы войдём в их город и всех покрошим. Никого не станем щадить. Даже скотину поубиваем". "Будет весело", - ответствовал тогда Волконский, "Я лично удавлю их голыми руками. А Силкова-предателя подвешу на дереве и буду держать там долго-долго!". Расхохотались воеводы москанские и пустились каждый к полкам своим. Битва кровавая назревала. И не прошло и мгновения, как раздались выстрелы из орудий.
Волконский велел стрельцам и пушкарям огонь на поражение вести. Буйный же командовал пикинёрами и рундаширами, и знал, что лезвия клинков их и острия копий давно заточены. Первая линия стрельцов выпустила залпы по напирающим курганцам. Затем выстрелила и вторая линия, а первая же присела на корточки, дабы перезарядиться. Затем заработала и третья линия москанцев. Один такой массовый залп убивал сотни курганцев. Затем и пушки заговорили вовсю. "Бей их картечью!" - во весь голос ревел Буйный, "Не щадить никого! Покромсаем гадов!". Орудия выпустили смертоносные снаряды по бунтовщикам, и тут же уложили едва ли не тысячу наземь. Столько крови лилось тогда под Курганском, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Под конец Иван дал команду своим самострельщикам, которые в своё время измывались над бедными холопами. Заработали и их смертоносные стреломёты. Наступающая конница курганцев повернула было в сторону самострельщиков, но когда в них полетели тысячи болтов, ряды мятежников смялись и дрогнули. Всадники пытались отступить к городу, но в отступлении, как правило, погибает больше народу, чем при атаке лоб в лоб. Вот и порешили болты смертельные всех стрельцов конных и отправили их в небытиё. Так и закончилась битва для курганских воинов. Пало тогда под городом не меньше пяти тысяч. А из москанцев никого не убили. Не успели мятежные воины даже ранить воинов Буйного и Волконского. Эта была вовсе не честная битва... Настоящая резня без чести и отваги. Кровавая бойня, коей не должно случаться никогда.... Не так, вовсе не так представлял себе Варфоломей победу над бунтарями. Он полагал, что схватка честной будет, либо же бунтовщики эти сдадутся на милость Москана. И удручён потому был полковник гусарский, что победа эта столько жизней унесла. Недоумение лютое проблёскивало на лице Варфоломея храброго. Не понимал, отчего ж столько радости в глазах у Буйного и Волконского.... Столько злорадства и удовольствия.... Столько безумного наслаждения бойней.... И тут-то вспомнил Варфоломей товарища своего истинного, Николая Крашича. Вспомнил он подвиги, что вершил вместе с ним бок о бок. Вспомнил, как Цербера проклятого разили, как Азисову орду укрощали, как демонов Орлика били в далёких звёздных морях.... И захотелось ему в тот миг увидеть Крашича. Да не было его рядом... Ещё не дошли войска Николаевы до стен Курганска.
Вечером того же дня после бойни, устроенной москанцами, было велено рубить форты у стен города мятежного. Стены городские были по-прежнему неприступны, и штурмовать их без пушек и лестниц было просто невозможно. Хотели по приказу Буйного и Волконского на приступ пойти уже утром, но душа Варфоломея не стремилась к тому. После боя он размышлял в своём шатре о словах, сказанных Телятевским. Всё, что он слышал, казалось ему отчасти галлюцинацией сумасшедшего, но с другой стороны, он видел и некоторые дольки истины. И правда... Если губернатор Силков, царский военачальник, решил отколоться от Москана, то сделал он это явно не по причине авантюризма и не ввиду желания повоевать с сородичами. Варфоломей хорошо помнил как Василий лично награждал губернатора и называл его истинным сыном отечества. К тому же и Телятевский, воевода местный, выехал навстречу москанцам с царским значком, что тоже говорило о множестве вещей. "А если и правда они?" - вдруг задал себе вопрос гусарский полковник, и вопрос этот плотно застрял у него в горле. Он всё же решил зайти в шатёр к Буйному и соратнику его, а заодно и расспросить про всё, что услышал у стен города. Ведь Буйный и Волконский считал полковника другом, так отчего ж им не принять собрата своего и не поведать правду? В конечном счёте, они ведь были далеко от Крашича и от москанских сил. Негоже более кривду держать. Настало время для истины. А то уж больно загадок много накопилось в воздухе. Они покоя не давали и сводили с ума. Настало время конец им положить навечно. Встал тогда во весь рост Варфоломей и в доспехи стальные облачился. Затем вышел из шатра и поспешно последовал в обитель своих товарищей. И внутренне он знал, что вероятно, услышит там не самое лучшее из известий.
Зайдя в шатёр к Буйному и соратнику его, Варфоломей невольно почуял холод. Он и понятия не имел, откуда он появился. Но войдя в обитель к генералам москанским, воздух стал отдавать лёгким морозцем, а изо рта полковника повываливали пары. Шатёр был абсолютно пуст, и никого в нём не было. Лишь только странный холодок, который выглядел неестественно во время лета. Даже свечи, горевшие здесь всюду, не давали никакого тепла. Оглядел Варфоломей всё, что в шатре имелось, и последовал было к выходу. Решил зайти он позже, так как товарищей его здесь не было. Однако нечто особенное остановило его. Внимание полковника привлёк странный амулет, лежавший на маленьком столике прямо при выходе из шатра. Он точно разглядел его, и тут же ужас великий поселился в душе воителя. Амулет, что лежал на столе, отображал треугольник. Три круга... Три угла.... Пирамида. Та самая пирамида, что была нарисована на убитом Путяте. И вспомнил Варфоломей тогда, как Путята, словно безумный резал и рвал вокруг своих соратников, ставших для него лютейшими из врагов. И лишь только выстрел прекратил его жизнь. Выстрел Волконского... Волконский же и застрелил Путяту, возможно, опасаясь, что тот раскроет москанцам правду. Правду о зловещем преступлении.... О цареубийстве. Полковник вспомнил тот страшный час во время пиршества с царём Василием. Вспомнил каждую деталь, что промелькнула тогда. Вспомнил он и то, что Буйный с Волконскими были приглашёнными гостями. Он и сейчас видел их улыбки и слышал их громогласный хохот. А ведь они всё знали.... Всё продумали. С самого начала они продумали все злодеяния... Они прекрасно знали, чем обернётся убийство Василия. А затем и убийство атамана казаков, а в конце уже и гибель Никанора, законного наследника трона. Пирамида.... Та самая пирамида, что была выгравирована на убийцах, не что иное, как символ заговорщиков. Всё, что говорил Телятевский, не могло быть вымыслом или задуриванием головы. Это и была настоящая правда.
"Ну что... Насмотрелся на амулет?" - послышался неожиданно знакомый для Варфоломея голос. "Теперь ты всё знаешь, не так ли?". Полковник тут же обернулся, и сразу же побледнел. Перед ним стоял тот, кого он давно посчитал за товарища, но в то мгновение от этой сущности веяло холодом и страхом, и ничего человеческого в ней не было. Тот, кто стоял пред полковником, был не кто иной, как Иван Буйный, один из лучших воевод царя Василия и преданный боярин. Вот только глаза его были белыми, как сам смерть, и ни единого зрачка не имелось в них, а бородища длинная потемнела и покрылась плесенью. Но всё же Варфоломей ощущал, как Иван пронзает его душу своим чудовищным взглядом. Он чувствовал, что враг проникает в самое сокровенное, что только есть внутри него. "Значит это всё вы с Волконским?!" - вне себя от страха и отчаяния прошептал полковник, всё ещё не доверяя увиденному, "Это ведь вы устроили этот проклятый заговор! Вы убили царя Василия!". "Волконский тут не при чём", - злобно улыбнулся в ответ Иван, а глаза его стали ещё бледнее и ужаснее, "Это была всего лишь проекция... Лишь тень, созданная мной для того, чтобы действовать лучше. Волконский погиб много месяцев назад, а никто этого даже и не заметил". Буйный стремительно приближался к оцепеневшему Варфоломею. С каждым мгновением он становился на шаг ближе к могучему полковнику. "Вы убили царя! А потом и атамана казаков....", - продолжал делать выводы воитель москанский, "Затем вы послали убийц и к Никанору, чтобы избавиться от наследника престола. Это вы развязали войну в Кургане.... В Москанском царстве устроили смуту... Подговорили людей выйти на бунт против власти.... Устроили разгул преступлений и воровства. Это всё... вы! Но вы также и избавлялись от своих убийц.... Путяту застрелили вы... Раз Волконский лишь призрак, то всё это вы.... Но кто вы?". В то мгновение Варфоломею жутко захотелось покончить со всеми тайнами. Он знал, что Иван не Иван... Простой смертный никогда бы не сумел претворить в явь столь дьявольский и изощрённый план, а уж особенно наслать гигантские орды адских жуков. Нет... Не смертный это был вовсе. Простой человек не сделал бы такого за считанные седмицы....
"Кто вы такой?" - ещё раз вопросил Варфоломей. Он быстро бросил взгляд на клинок, которым опоясался накануне. Но меча нигде не было. Оружие попросту растворилось в воздухе. Пред врагом он был абсолютно безоружным и обречённым. А Иван, или тот, кто выдавал себя за него, продолжал подступать всё ближе. "Меня зовут Ибназул-аль-Сибад", - утробным голосом прорычал боярин, а рот его дьявольский разорвался, и обнажились острейшие клыки, "Моей задачей было уничтожение твоего государства, а потом и порабощение всех остальных царств. А как ещё это сделать, если не развязать гражданскую войну... Ослабить всех вас, рассорить с казаками... Но при этом ещё и наследников трона прикончить. Чтобы престол стал заветным желанием почти для каждого холопа. И началась бы бойня". Чудовище продолжало подступать, а пасть его разрывалась всё быстрее. Очень скоро на его лике уже не оставалось живого места. Весь лоб, щёки и губы были изъедены тёмными трещинами, из которых повываливали мелкие мошки. "Так ты Цербер Изначальный!" - в миг догадался Варфоломей, отчётливо вспомнив, что сотворила эта тварь с Наргоном в старые времена, "Ты тот, кто вторгался сюда!". "Цербер был всего лишь инструментом", - лицо Сибада снова исказилось от усмешки, "Как и всё остальное. Но вас с Крашичем я заманил сюда только для одной цели. Завтра мои воины пойдут на штурм и уничтожат Курганск, а потом Николай Крашич прибудет сюда и захочет тебя поздравить.... Однако ты уже будешь к этому времени порабощён, и ты убьёшь его. Лично! А потом убьёшь себя. Двоих героев великого царства не станет, и никакая помощь из Гипербореи не придёт. Даже Сер`Пентай про вас уже забыла.... И я смогу захватить весь этот мир и наиграться вволю!". Бородач усмехнулся снова, и всё больше и больше трещин проявилось на лице его. Однако внезапно послышался голос, которого Варфоломей явно услышать не ожидал. Нет... Это не был голос его старинного друга Крашича. Нет... Это было иное. Будто бы наваждение. Полковник как будто бы увидел сон... Сон о далёких днях своего прошлого. "Тебе здесь не место, тварь!" - прозвучал этот голос едва ли не на весь шатёр, "И ты уберёшься... Уберёшься туда, где тебе и место. В пучину Утгарда!". Варфоломей почти лишился разума, когда увидел... Его. Азиса. Эксельсиора Безупречного. Светящегося ярчайшим пламенем.... Объятого светом, что слепил глаза любого смертного.... Того, кто давно покинул эту вселенную, став кем-то большим и могущественным.... Но тьмой теперь не руководствовался Азис, а был слугой Создателя. Грехи его навеки канули в лету, и великий Эксельсиор заслужил прощение Творца.
"Изыди!" - загрохотал во весь голос Азис, озарившийся вспышкой небывалого света вселенной, "Я изгоняю тебя!". Тот, кто звался Сибадом, оцепенел от невероятного ужаса. Он словно бы увидел ещё большего монстра, что превосходил его самого. Сибад был настолько испуган, что трещины на лице его мгновенно расширились. А Азис Безупречный не медлил. Он знал, чем быстрее он расправиться с этой тварью, тем лучше будет для всех народов мира. Ударил он посохом своим светящимся о землю, и мигом растворился в воздухе зловещий Сибад. Так и не стало ужасного создания в мире Наргона. И нескоро он ещё пробудится и заявит свои права на господство над целой вселенной. Варфоломей же не мог оторвать взгляда от величественного Азиса. Он настолько сиял и сверкал, что полковник едва не ослеп и не рухнул без движения наземь. Но всё же он продолжал держаться на месте. Уста его раскрылись от невиданного восхищения. На мгновение он подумал, что это всего лишь сон, и что Сибад убил его, отправив в миры мёртвых. Но вскоре он убедился в обратном. Он не только был жив, но и пребывал в полном блаженстве. Великая магия, что окутывала Азиса, освободила полковника от тяжёлых дум. "Я отогнал его от вашего мира, но лишь ненадолго," - послышались слова Эксельсиора в голове у Варфоломея, "У Сибада много союзников. Караджиос, Кастелян и многие другие, что хотят позабавиться с вами.... Отныне я буду защищать ваши царства от беды. Признаюсь, я и сам был когда-то угрозой для всех, но Творец простил меня... И я покаялся. Отныне и впредь я стану вашим щитом от всех угроз. Помните обо мне не как о зле, а как о том, кто спасает вас от Первородного Мрака и хранит спокойствие на землях ваших". После сего и исчез Азис Безупречный. Растворился в воздухе, как и клинок Варфоломея. Свечение его испарилось, но только не в душах у полковника и воинов его. Перед тем как Эксельсиор покинул этот мир, свет его вспыхнул столь ярко, что очистил души множества солдат военного лагеря. Москанцам более не хотелось сражаться. И правда им открылась тут же. Курганцы не были им врагами, а лишь пытались предупредить их о том, что за сила поработила эти земли. Но силы этой теперь не было, и отныне свет и покой всегда будут царить на Наргоне.
Крашич вскоре подоспел со своими воинами к лагерю Варфоломея. И каково же было удивление его, когда обнаружил он восхищённых и радостных солдат. Стрельцы, самострельщики и гусары побросали всё оружие наземь и улыбались каждому ветерку. Каждый солнечный лучик вызывал у них бурное восхищение, словно бы они видели самого Творца во всём своём великолепии. Вот что внушила воинам магия Азиса.... Великая и необъятная магия Света. На том и закончился поход воинов москанских против курганцев. К концу того же дня курганские правители пригласили врагов своих бывших к себе в город. И пировали долго стрельцы Крашича и Варфоломея с собратьями своими из новой республики. И не было уже внутри них никакой вражды. Павших же в сражении они помянули, но и оплакивать не стали. Ибо поняли они отчётливо, что смерти и вовсе нет, и их собратья, коих они лишились, отправились в обитель Света. Отправились они в миры столь прекрасные и необъятные, что кругом голова ходила от осознания их прелести. Простил губернатор Силков москанцев за гибель его сородичей у стен города, и не стал он ссориться с врагами бывшими. Отныне стали они друзьями и союзниками. А то, что устроил Сибад зловещий, было велено забыть навеки. Но всё же повелел потом Варфоломей летописцам записывать помыслы и воспоминания его, и таким вот способом родилось сие повествование. Повествование это о том, как враг великий едва не поработил мир людской, и едва не окунул его в пучину смерти и войны. Но Свет победил.... Свет ведь всегда побеждает Тьму. Нет такого лучика Света, который не смог бы рассеять Мрак, пусть он и кажется таким маленьким и бессильным. Вот она и правда вам, господа, правда-матушка... Правда о том, что случилось тогда после падения Гиперборея в родном мире Николая Крашича и друга его Варфоломея. И снова сумели тьму они изгнать с отчизны и заручиться помощью великого Азиса. Жили они потом лишь в мире и покое, а Азис Безупречный продолжал защищать Наргон от угроз извне. Кто знает, что видывал наш маг в безбрежном море космоса... Быть может, он вовсю сражался там с чудовищами адскими иль остановливал флотилии межзвёздных кораблей... Но на Наргон тьма более не опускалась. Крашич и Варфоломей, соратник его, прожили долгую и счастливую жизнь. И умерли они в счастье. А Москан так и продолжал быть великим государством Наргона. И восстановил он вскоре дружбу с соседями своими и более не воевал ни с кем.
Так и продолжалось многие дни... А Сибад предпочитал не показывать себя воочию... И так было долго.... До самых первых дней великого Ордена Отца....
---
